В.П.Даниленко. Нашествие варваризмов на наш язык

Трудный этот русский язык, дорогие граждане! Беда, какой трудный.

  Главная причина в том, что иностранных слов в нём до черта. Ну, взять французскую речь. Всё хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси - все, обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова. А нуте-ка, сунься теперь с русской фразой - беда. Вся речь пересыпана словами с иностранным, туманным значением. От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.

                                                                   М.М. Зощенко. Обезьяний язык.

         Формулу инволюции в языке составляет переход «единение → разобщение». Было бы глубочайшей ошибкой в одном языке видеть средство единения и разобщения людей друг с другом. Он - лишь одно из таких средств. К другим таким средствам относятся религия, наука, искусство, нравственность и политика. В каждой сфере духовной культуры имеются свои средства человеческого единения и разобщения. На единение людей друг с другом направлена культурная эволюция, на их разобщение, напротив, направлена инволюция в культуре. Объединяет людей, например, наука, тогда как лженаука их разобщает. То же самое можно сказать об искусстве и лжеискусстве; о нравственности и лженравственности, о политике и лжеполитике. Свои вдохновители имеются как у участников культурной эволюции, так и участников культурной инволюции. Однако пальму первенства здесь надо отдать политике. Так, вдохновителями-организаторами грандиозных инволюционных побед в нашей стране последних лет стали постсоветские реформаторы. Результаты этих побед откинули нашу страну назад во всех областях культуры. Нет у нас теперь ни одной сферы культуры, которая не подверглась бы чудовищному разрушению. Подвергается разрушению и наш язык. Более того, он сам превращается в средство разрушения. Это происходит благодаря двум инволюционным процессам, происходящим в нём, - варваризации и вульгаризации. Они являются основными языковыми средствами разобщения людей в нашей стране.

        Под варваризмом обычно понимают любое заимствование из другого языка. Между тем в словаре О.С.Ахмановой термину «варваризм» приписывается не одно, а три значения. В настоящей статье я буду употреблять этот термин главным образом в следующем значении: «Иностранное слово (выражение и т.п.), не получившее прав гражданства в общем языке и бытующее лишь в некоторых специфических его разновидностях» (Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М., 1966. - С.70).

      В какой же специфической разновидности современного русского языка употребляются такие варваризмы, как «приватизация, ваучер, дефолт, коррупция, стагнация, олигарх, консенсус, саммит, плюрализм, рейтинг, мониторинг, брифинг, спикер, имплементация, истеблишмент, спичрайтер, имиджмейкер, ньюсмейкер, мэр, префект» и т.д.? Нетрудно догадаться, о какой специфической разновидности современного русского языка здесь идёт речь, - политической.

      Мы обнаруживаем здесь любопытную закономерность: Россия пережила три эпохи варваризации своего языка, каждая из которых была связана с поворотными события в её политической истории - во времена Петра I, после революции 1917 года и после реставрации капитализма в нашей стране. Закономерность, о которой здесь идёт речь, заключается в том, что сначала  наш язык подвергается нашествию варваризмов в политической сфере, а затем, когда это нашествие оказывается успешным, подобному нашествию подвергаются и другие сферы жизни. Конкурировать с политикой у нас может только бизнес (правда, их трудно отделить друг от друга): аккредитив, бонус, брокер, брэнд, денонсация, депозит, дивиденд, дилер, дисконт, дистрибьютер, ипотека, инвестор, клиринг, котировка, консорциум, ликвидность, лизинг, маркетинг, менеджмент, ноу-хау, риэлтор, секвестр форс-мажор, фьючерс, чартер, холдинг, эмиссия и т.д.

      Нашествие политической и рыночной терминологии на современный русский язык в последние годы проложило дорогу его повсеместной варваризации. В области спорта теперь фигурируют такие варваризмы, как  «виндсерфинг, скейтборд, армрестлинг, кикбоксинг, фристайл» и др. Они доступны только профессиональным спортсменам. Совсем непонятно, зачем добавочное время при игре в футбол или хоккей называть «овертайм», а повторную игру после ничьей - «плей-офф». Более оправданными представляются заимствования в области компьютерной техники: дисплей, и-мэйл, монитор, файл, интерфейс, принтер и т.п., поскольку русские эквиваленты здесь, как правило, отсутствуют (в число редких исключений попал термин «мышь»).     

      Мы живём в эпоху языкового чужебесия. На нашу голову продолжает сыпаться целая бездна варваризмов по преимуществу американского происхождения. Они - весьма эффективное средство разобщения бывших советских людей, поскольку многие из них не знают их значений. Против чрезмерной варваризации нашего языка выступают В.С.Елистратов, Л.П.Крысин, В.В.Колесов и мн. др.

       В интервью "Варваризация языка, её суть и закономерности» профессор МГУ В.С.Елистратов следующим образом поясняет причины появления в языке заимствованных слов: «...основная причина - необходимость в именовании новых вещей и понятий. Кроме того, варваризация, как правило, сопровождает крайне нестабильные периоды в жизни общества. В эти периоды мы имеем дело со своего рода броуновским движением в языке и культуре. Идёт интенсивный и неупорядоченный поиск средств выражения. Нестабильность языка отражает нестабильность общества» (1). Дальше он поясняет: «Варваризация - естественный процесс. Но излишняя варваризация опасна, подобно несварению желудка... Самая главная опасность этого периода - нарушение механизмов коммуникации, т.е. общения, взаимопонимания. Например, в эпоху Петра "местные руководители" страшно боялись получить письменное распоряжение от императора. Эти распоряжения писались Петром на чудовищной смеси российских, голландских и прочих слов, которую никто не понимал. "Главы администрации" умоляли доставлять им распоряжения в устной форме или, на худой конец, присылать толмача-комментатора. Если говорить о нашем времени, то некие намеки на нарушение коммуникации случались лишь до середины 90-х (например, никто не понимал выступлений Е.Гайдара и т.д.)» (там же).

      Менее благодушно по сравнению с В.С.Елистратовым в отношении варваризации русского языка настроен Л.П.Крысин. В статье «Иноязычие в речи» он пишет: «Читаю газеты: Участники саммита пришли к консенсусу... В бутиках большой выбор одежды прет-а-порте... То и дело мелькает: имидж политика, большой бизнес, истеблишмент, риэлторы, ньюсмейкеры, брокеры, наркокурьеры... Слушаю радио: Вот что рассказал нашему корреспонденту автор нового римейка... В США прошли праймериз, показавшие значительный дисбаланс в рейтинге кандидатов... Диктор телевидения сообщает: Первые транши были переведены в офшорные зоны... Пресс-секретарь премьер-министра информировал собравшихся о перспективах в сфере инвестиционной политики государства... Дилеры прогнозируют дальнейшее падение котировок этих акций... Что за напасть? Почему столько иностранных слов почти в каждом предложении, печатном или произнесенном в радио- и телеэфире? Зачем нам имидж, если есть образ, к чему саммит, если можно сказать встреча в верхах? Чем модный нынче в кинематографии римейк лучше обычной переделки? И разве консенсус прочнее согласия? » (2).

      Вот как на эти вопросы отвечает Б.Бессонов: «Замечательный наш писатель В.Распутин также считает, что заимствование иностранных слов отнюдь не безобидно. С помощью этих слов скрывается суть вещей. У всех этих инноваций, дилеров, киллеров, электоратов, саммитов, инаугураций, презентаций, менеджеров, маркетингов, трансфертов и пр. и пр. есть смысловые соответствия в русском языке, пусть изредка не в одном слове, пусть в двух, но точных, ёмких, а главное - понятных... Языковая оккупация пришла к нам вместе с оккупацией экономической и культурной (политической)» (3).

      Да и Л.С.Крысин это прекрасно понимает. Недаром в упомянутой статье он дальше пишет о том, что причина современной иноязычной оккупации нашей страны кроется в «открытой ориентации на Запад в области экономики, политической структуры государства, в сферах культуры, спорта, торговли, моды, музыки и др.» (2). Дальше он продолжает: « Все эти процессы и тенденции, характерные для русского общества второй половины 80-х - начала 90-х годов, несомненно, послужили важным стимулом, который облегчил активизацию употребления иноязычной лексики. Это легко проиллюстрировать сменой названий в структурах власти. Верховный совет стал устойчиво - а не только в качестве журналистской перифразы - именоваться парламентом, совет министров - кабинетом министров, его председатель - премьер-министром (или просто премьером), а его заместители - вице-премьерами. В городах появились мэры, вице-мэры, префекты, супрефекты. Советы уступили место администрациям. Главы администраций обзавелись своими пресс-секретарями и пресс-атташе, которые регулярно выступают на пресс-конференциях, рассылают пресс-релизы, организуют брифинги и эксклюзивные интервью своих шефов...» (там же).

      Среди причин, лежащих в основе чрезмерной варваризации русского языка, кроме политических, Л.С.Крысин называет и «социально психологические». Он писал: «Среди причин, которые способствуют столь массовому и относительно легкому проникновению иноязычных неологизмов в язык, определенное место занимают социально-психологические. Многие из нас считают иностранное слово более престижным по сравнению с соответствующим словом родного языка: презентация выглядит более привлекательно, чем привычное русское представление, эксклюзивный - лучше, чем исключительный, топ-модели - шикарнее, чем лучшие модели... Хотя, надо сказать, здесь намечается некоторое смысловое размежевание "своего" и "чужого" слов: презентация - это торжественное представление фильма, книги и т.п.; эксклюзивным чаще всего бывает интервью, а сказать о ком-нибудь эксклюзивный тупица или воскликнуть: Какая эксклюзивная говядина! - едва ли возможно. Ощущаемый многими больший социальный престиж иноязычного слова по сравнению с исконным иногда вызывает явление, которое может быть названо повышением в ранге: слово, которое в языке-источнике именует обычный, рядовой объект, в заимствующем языке прилагается к объекту, в том или ином смысле более значительному, более престижному.  Например, во французском языке слово boutique значит "лавочка, небольшой магазин", а будучи заимствовано нашими модельерами и коммерсантами, оно приобретает значение "магазин модной одежды". Одежда от Юдашкина продается в бутиках Москвы и Петербурга. Примерно то же происходит с английским словом shop: в русском языке название шоп приложимо не ко всякому магазину, а лишь к такому, который торгует престижными товарами, преимущественно западного производства. Обычный продмаг никто шопом не назовет! Английское hospice (приют, богадельня) превращается в хоспис - дорогостоящую больницу для безнадежных больных с максимумом комфорта, облегчающего процесс умирания. И даже итальянское puttana, оказавшись в русском языке, обозначает не всякую проститутку, как в итальянском, а главным образом валютную» (там же).

      «Социально-психологические» причины языковой варваризации, как видим, проистекают из социокультурных. В конечном счёте все эти бутики, шопы, хосписы и т.п. заимствования нам  принёс возрождённый капитализм. О том, как к нему относится наш народ, мы знаем, например, по таким ложным, но очень метким этимологиям заимствованных слов, как «дерьмократы» и «прихватизаторы». Ждать же от реальных носителей этих слов здоровой языковой политики в нашей стране не приходится, как не приходится от них ждать и высокой культуры вообще. «Смешно думать, - писал по этому поводу Вячеслав Куприянов в «Литературной газете», - будто новые хозяева, основным жизненным стимулом для которых является вороватое и наглое чувство жадности и зависти, закажут для себя какую-то высокую культуру... Академик Ю.В. Рождественский в своей "Теории риторики" уделил немалое внимание массовым речевым практикам, задающим ныне тон в культуре: "Речевое насилие, создаваемое корпорациями, производящими речь, сейчас столь велико, что уверенность корпораций в том, что они могут сделать с обывателем всё, что угодно, достигает крайних пределов цинизма» (4).

      Лучше всего охарактеризовал современную ситуацию с языковой варваризацией в нашей стране смоленский журналист Николай Казаков. Он расценил её как «чужебесие, или интервенцию иностранных слов». Совершенно справедливо он указал на главных проводников этой интервенции - московских журналистов. Он писал: «Это же настоящая, ничем не спровоцированная агрессия чужой лексики, метко окрещенная как языковое чужебесие. Не дай бог так продолжаться и дальше, иначе через 10 - 15 лет от русского языка останутся лишь рожки да ножки, русские перестанут понимать друг друга. Все эти "ток-шоу", "шлягеры", "дайджесты", "трансферты", "секвестры", "оффшоры", "менеджменты", "эксклюзивы" и десятки, сотни других терминов буквально навязываются россиянам взамен наших коренных национальных, вполне благозвучных и достойных слов. И ведь чужие слова в большинстве случаев произносятся не из необходимости выразиться точнее, образнее, а просто из куража, стремления как-то показать себя. Если где-то в мире проходит встреча глав государств с участием нашего президента, информация о ней от начала до конца по московскому телевидению и радио многократно озвучивается английским "саммит". Ну, хоть ради речевого разнообразия изредка употребили бы всем понятные слова: "встреча", "переговоры", "обмен мнениями"... Какое неуважение к русскому языку, а значит и к России!» (5).

      Сергей Георгиевич Кара-Мурза обратил внимание на важнейший источник иллюзорной авторитетности варваризмов. Он писал: «Важный признак этих слов-амеб - их кажущаяся научность. Скажешь "коммуникация" вместо старого слова "общение" или "эмбарго" вместо "блокада" - и твои банальные мысли вроде бы подкрепляются авторитетом науки. В "приличном обществе" человек обязан их использовать. Это заполнение языка словами-амебами было одной из фоpм колонизации собственных наpодов буpжуазным обществом. Отрыв слова (имени) от вещи и скрытого в вещи смысла был важным шагом в разрушении всего упорядоченного Космоса, в котором жил и прочно стоял на ногах человек. Начав говорить "словами без корня", человек стал жить в разделенном мире, и в мире слов ему стало не на что опереться. Создание этих слов стало способом разрушения национальных языков и средством атомизации общества. Недаром наш языковед и собиратель сказок А.Н.Афанасьев подчеркивал значение корня в слове: "Забвение корня в сознании народном отнимает у образовавшихся от него слов их естественную основу, лишает их почвы, а без этого память уже бессильна удержать все обилие словозначений; вместе с тем связь отдельных представлений, державшаяся на родстве корней, становится недоступной"» (6).

      В подтверждение этих слов С.Г.Кара-Мурза приводит такие примеры:  «... происходит настойчивое вытеснение слова "избиратели" и замена его на слово "электорат". Когда депутат говорит "мои избиратели", эти слова указывают, что депутат - производное от того коллектива, который его избрал (создал). Выражение "мой электорат" воспринимается как "мой персонал" (мое предприятие). Электорат  -  общность пассивная и ведомая, она почти "создается" политиком... Специалисты (по замене русских слов заимствованными - В.Д.) много почерпнули из "языковой программы" фашистов. Приступая к "фанатизации масс", фашисты сделали еще один шаг к разрыву связи между словом и вещью. Их программу иногда называют "семантическим терроризмом", который привел к разработке «антиязыка» (там же).

      В конце статьи Сергей Георгиевич делает такой печальный прогноз: «Если мы в нашем отступлении потеряем опору родного языка и примем тот язык, что навязывают нам всякие НТВ, то у нас не останется и того пятачка, с которого можно было бы начать наступление. И тогда выморят нас, как тараканов» (6).

      Может быть, С.Г.Кара-Мурза, как и многие другие деятели нашей культуры (в частности, филологи - Ю.В.Рождественский, В.В.Колесов, В.С.Елистратов, И.Г.Милославский, В.Троицкий и мн. др.), напрасно бьют тревогу? Может быть, они сгущают краски, когда говорят о том, что наш язык деградирует на наших глазах в таком темпе, что его впору спасать от неминуемой гибели?

       Может быть, иногда они и увлекаются апокалипсическими настроениями, что по нынешним временам вовсе немудрено, но одно несомненно: люди, всем своим существом болеющие за судьбу нашего языка, не могут смириться с варварским отношением к великому достоянию русского народа - его языку. Они не могут философически надеяться на то, что «великий и могучий» сам справится со своими проблемами. Безучастную позицию они расценивают здесь как предательство по отношению к языку А.С.Пушкина и Л.Н.Толстого, Д.И.Менделеева и В.И.Вернадского.

      Надеяться на то, что наш язык сам по себе справится со своими проблемами, - значит не понимать человеческой природы языка. Любой язык формируется вовсе не чудесным образом. Он был создан и продолжает создаваться его носителями - вполне живыми людьми. Так, в языке советской эпохи вовсе не чудесным образом возникло множество слов, у которых были свои авторы. Н.М.Шанский в своё время написал целую книгу (поэтому ему можно верить) «Слова, рождённые Октябрём» (М., 1980), где он отмечает любопытную деталь: подавляющее большинство новых слов, созданных в советское время, являются исконно русскими (изба-читальня, ударник, пятилетка, совхоз, дружинник, самбо (самозащита без оружия), холодильник, пылесос, самосвал и т.д., и т.д.) и только незначительная часть новых слов - в масштабе всей лексики русского языка - в это время было заимствована из других языков (свитер, джинсы, кросс, метро, комбайн, детектив, кооперация, рентабельный, приоритет и т.п.). Каждому ясно, что постсоветское время, в отличие от советского, наградило нас неологизмами по преимуществу чужеземного происхождения.

      Но вот что интересно: «у них», между прочим, тоже имеются проблемы с варваризацией языка. Возьмём, например, Францию. В 1994 году во Франции был принят закон «Об употреблении французского языка». Тогдашний министр культуры Франции (во времена принятия закона) Жак Тюрбон сказал: «Депутаты Национального собрания и сенаторы отдают себе отчёт в важности языковой проблемы во Франции. Они поняли, что язык является одним из основных элементов исторического наследия страны, цементирующим национальное единство и социальную интеграцию» (Головкина Т.В. Поругание высшего подарка // «Советская Россия» от 31 января 2008 г.2008 года). Этот закон, разумеется, не всесилен, но он хоть в какой-то мере защищает французский язык от его чрезмерной англо-американской варваризации. Есть ли шансы у нас, в России на принятие такого закона?

      В русском языке имеется множество иностранных слов, получивших права гражданства. Они стали органической частью его лексики. Сейчас мало кто знает, что слова «артель, лапша, базар, болван, кутерьма, чулок» пришли к нам из тюркских языков, «наивный, серьёзный, солидный, массивный, партизан, кошмар, блуза, котлета» из французского и т.д., и т.д. Возникает вопрос: существуют ли критерии, позволяющие определять, стоит то или иное слово заимствовать или не стоит? Очевидно, здесь должны действовать прежде всего два критерия: первый состоит в отсутствии в родном языке исконного слова для обозначаемого понятия, а второй - в необходимости (ценности, пользе) самого понятия, претендующего на заимствование из другой культуры вместе со словом, которое им обозначается.

      Выдерживают ли эти критерии такие, например, заимствования в современном русском языке, как имидж, офис, презентация, грант, эксклюзив, номинация, спонсор, продюсер, видео, шоу, видеоклип, видеосалон, прайм-тайм, шоу-бизнес, шлягер, ток-шоу, ток-реалити-шоу, шоумен, триллер, трикстер, хит, дискотека, диск-жокей, топ, топ-модель, сити, бутик, шоп, путана, топлес, бомонд, ремикс, ди-джей, VIP-персонa, VIP-кортеж, топ-менеджер, хай-тек, консалтинг, биллборд, клинч, гастарбайтер, геймер, тинейджер, мейнстрим?

      Третий критерий целесообразности языкового заимствования - благозвучие заимствуемого слова. Очевидно, с его помощью мы можем объяснить, почему в русском языке не прижились такие слова, как «перпенди́кула» (маятник», «бергверг» (рудник), «гидрогениум» (водород) и др. Между прочим, современные их переводы были сделаны М.В.Ломоносовым. Мы должны учиться у него и сейчас искусству создавать русские эквиваленты  заимствованным словам. Он также «абрис» заменил на «чертёж», «оксигениум» - на «кислород», «солюцию» - на «раствор». К современному русскому языку вряд ли привьются какие-нибудь трудновыговариваемые «прайм-тайм» или «ток-реалити-шоу».

      История русского языка оставила нам примеры и неудачных переводов иностранных слов на русские. Так, в XIX в. ученики И.С.Шишкова призывали «тротуар» заменить на «топталище», «эгоизм» - на «ячество», «инстинкт» - на «побудку», «брильянты» -  на «сверкальцы», «бильярд» -  на «шаротык», «архипелаг» -  на «многоостровие» и т.п.

      В объяснении причин, лежащих в основе удачной или неудачной судьбы того или иного заимствования, должны учитываться все три обозначенные мною критерия целесообразности словесного заимствования:

      1) отсутствие исконного слова, призванного обозначить то или иное понятие;

      2) этнокультурная необходимость в заимствовании самого понятия вместе с его словесным обозначением;

      3) его благозвучие.

      Опираясь на эти критерии, мы можем в какой-то мере понять, почему одни заимствованные слова в эпоху петровских реформ, например, прижились (транспорт, офицер, матрос, церемония, триумф и т.п.), а другие превратились в архаизмы (баталия, фортеция, виктория, политес и т.п.). Более того, опора на перечисленные критерии даёт нам возможность в какой-то мере прогнозировать судьбу заимствуемого слова. Отрицательный прогноз судьбы заимствуемого слова должен привести к отказу от него. Понятие, ставшее актуальным для данного народа в определённый момент времени, в этом случае должно создаваться на основе внутренних резервов родного языка, на основе его исконных словообразовательных единиц.

      Принимать в родной язык иностранные слова в чересчур непомерных дозах, как это делается сейчас, - значит, унижать наш язык, не доверять его внутренним резервам. В конце своей жизни Ю.В.Рождественский вот что сказал проводникам варваризации и вульгаризации русского языка: «Русский язык действительно обладает уникальными качествами. Не буду приводить цитаты из Ломоносова, Тургенева и других. Скажу: свобода словообразовательных возможностей, широта синонимики, возможность широчайшего применения оценочной лексики, ...полнота терминологии во всех областях техники, науки и искусств, гибкость порядка слов и потому безграничные ритмологические и мелодические возможности делают русский язык вмещающим самые разнообразные тонкости смысла. Как лингвист, много лет отдавший сравнительному языкознанию, ответственно утверждаю: нет ни одного языка на земле, который обладал бы такими широкими возможностями передавать эмоции, образы и понятия, как русский язык» (Рождественский Ю.В. Хорош ли русский язык? // «Литературная газета» от 4 сентября 1996 года).

http://www.za-nauku.ru//index.php?optio … ;Itemid=41

+++

Мне понравилась эта статья, полностью ее поддерживаю и много раз сам беседовал на эту тему. Слова русского языка стали заменяться английскими и плюс коверкаться молодежью поколения пепси, вот пример: нравицо, фкусно, пасиб.  Ну а кто инициатор коверкания русского языка в нынешней молодежной среде, ну конечно же отпрыски жидов живущих в Москве и крупных городах,  гуляющих(тусующихся) в различных кабаках и непристойных зведениях (ночные клубы). Эту молодежь можно видеть еще на дебильных каналах типа: Муз-ТВ, МТВ, ТНТ.
Мне очень не нравится слово "менеджер", ну почему русское слово "продавец" заменили на эту иностранщину? Все говорят, это культура, это современно. Да какая еще культура то! Западная! Никакой современизации нет, есть только оккупация России! Еще учившись в ВУЗе я задался вопросом: "Почему столько иностранных слов (терминов), когда есть вполне заменяющие и понятные русские слова?" Ну естественно ответы были типа таких: "Современизация", "Английский язык является главным международным и полагается знать его многие слова". Но ясного ответа в них нет, "плавание на поверхности проблемы". Ответ же при начинании думать и изучении православной религии вместе с сатанистко-жидовской становится очень четким:  Евреи всеми способами подавляют нашу русскую культуру и язык.