О борьбе с пороками в мире говорит сейчас практически все цивилизованное человечество, все религии мира, официальные и неофициальные. Политики, философы, художники, музыканты, священники. В религиозных конфессиях различных направлений понятия о грехе и пороке очень схожи между собой, что послужило как основание для их объединения под предлогом совместной борьбы со злом. Но сейчас не об этом. Сейчас я хочу заострить внимание на словах Евангелия, где Господь сказал:  «Кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инде, тот вор и разбойник, а входящий дверью есть пастырь овцам».... «Я есмь дверь: кто войдет  Мною, тот спасется, и войдет и выйдет, и пажить найдет. Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить; Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком». (Ин.10:1, 14)
И еще: "И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нем;
А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца" (Откр 11:1-2)
Кроме этого я с вашего позволения приведу небольшой отрывок из книги Владимира Соловьева " Краткая повесть об антихристе" На научную фантастику это вряд ли тянет, но все же прошу оценить этот отрывок и не сердиться на меня грешного за мою многословность.

Император, ставши около трона и с величественною благосклонностью протянувши
руку, произнес звучным и приятным голосом: "Христиане всех толков!
Возлюбленные мои подданные и братья! От начала моего царствования, которое
Вышний благословил такими чудными и славными делами, я ни разу не имел
повода быть вами недовольным; вы всегда исполняли свой долг по вере и совести.
Но мне этого мало. Моя искренная любовь к вам, братья возлюбленные, жаждет
взаимности. Я хочу, чтобы не по чувству долга, а по чувству сердечной любви вы
признали меня вашим истинным вождем во всяком деле, предпринимаемом для
блага человечества. И вот кроме того, что я делаю для всех, я хотел бы оказать вам
особые милости. Христиане, чем мог бы я вас осчастливить? Что дать вам не как
моим подданным, а как единоверцам, братьям моим? Христиане! Скажите мне, что
для вас всего дороже в христианстве, чтоб я мог в эту сторону направить свои
усилия?"
Он остановился и ждал... Прождавши несколько минут, император обратился к собору тем же ласковым
тоном, но в котором звучала едва уловимая нотка иронии. "Любезные христиане, -
сказал он. - Я понимаю, как труден для вас один прямой ответ. Я хочу помочь вам и
в этом. Вы, к несчастью, с таких незапамятных времен распались на разные толки и
партии, что, может быть, у вас и нет одного общего предмета влечения. Но если вы
не можете согласиться между собою, то я надеюсь согласить все ваши партии тем,
что окажу им всем одинакую любовь и одинакую готовность удовлетворить
истинному стремлению каждой. Любезные христиане! Я знаю, что для многих и не
последних из вас всего дороже в христианстве тот духовный авторитет, который оно
дает своим законным представителям, - не для их собственной выгоды, конечно, а
для общего блага, так как на этом авторитете зиждется правильный духовный
порядок и нравственная дисциплина, необходимая для всех. Любезные братья-
католики! О, как я понимаю ваш взгляд, и как бы я хотел опереть свою державу на
авторитет вашего духовного главы! Чтобы вы не думали, что это лесть и пустые
слова, торжественно объявляем согласно нашей самодержавной воле: верховный
епископ всех католиков, папа римский, восстановляется отныне на престоле своем
в Риме со всеми прежними правами и преимуществами этого звания и кафедры,
когда-либо данными от наших предшественников, начиная с императора
Константина Великого. А от вас, братья-католики, я хочу за это лишь внутреннего
сердечного признания меня вашим единственным заступником и покровителем.
Кто здесь по совести и чувству признает меня таким, пусть идет сюда ко мне". И он
указал пустые места на эстраде.
И с радостными восклицаниями: "Gratias agimus! Domine! Salvum fac magnum
imperatorem" - почти все князья католической церкви, кардиналы и епископы,
большая часть верующих мирян и более половины монахов взошли на эстраду и
после низких поклонов по направлению к императору заняли свои кресла. Но
внизу, посредине собора, прямой и неподвижный, как мраморная статуя, сидел на
своем месте папа Петр Второй. Все, что его окружало, было на эстраде. Но
оставшаяся внизу поредевшая толпа монахов и мирян сдвинулась к нему и
сомкнулась тесным кольцом, и оттуда слышался сдержанный шепот: "Non
praevalebunt, non praevalebunt portae imferni".
Взглянув с удивлением на неподвижного папу, император снова возвысил голос:
"Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже
в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы,
иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже этого для
религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и
назначены богатые средства всемирному музею христианской археологии в
славном нашем имперском городе Константинополе, с целью собирания, изучения
и хранения всяких памятников церковной древности, преимущественно восточной,
а вас я прошу завтра же избрать из среды своей комиссию для обсуждения со мною
тех мер, которые должны быть приняты с целью возможного приближения
современного быта, нравов и обычаев к преданию и установлениям святой
православной церкви! Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по
сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою,
пусть взойдет сюда".
И большая часть иерархов Востока и Севера, половина бывших староверов и более
половины православных священников, монахов и мирян с радостными криками
взошли на эстраду, косясь на горделиво восседавших там католиков. Но старец
Иоанн не двигался и громко вздыхал. И когда толпа вокруг него сильно поредела,
он оставил свою скамью и пересел ближе к папе Петру и его кружку. За ним
последовали и прочие православные, не пошедшие на эстраду.
Опять заговорил император: "Известны мне, любезные христиане, и такие между
вами, что всего более дорожат в христианстве личною уверенностью в истине и
свободным исследованием Писания. Как я смотрю на это - нет надобности
распространяться. Вы знаете, может быть, что еще в ранней юности я написал
большое сочинение по библейской критике, произведшее в то время некоторый
шум и положившее начало моей известности. И вот, вероятно, в память этого здесь
на этих днях присылает мне просьбу Тюбингенский университет принять от него
почетный диплом доктора теологии. Я велел отвечать, что с удовольствием и
благодарностью принимаю. А сегодня вместе с тем музеем христианской археологии
подписал я учреждение всемирного института для свободного исследования
Священного Писания со всевозможных сторон и во всевозможных направлениях и
для изучения всех вспомогательных наук, с полутора миллионами марок годового
бюджета. Кому из вас по сердцу такое мое душевное расположение и кто может по
чистому чувству признать меня своим державным вождем, прошу сюда к новому
доктору теологии". И прекрасные уста великого человека слегка передернуло
какой-то странной усмешкой.
Больше половины ученых-теологов двинулось к эстраде, хотя с некоторым
замедлением и колебанием. Все озирались на профессора Паули, который будто
прирос к своему сиденью. Он низко опустил голову, согнулся и съежился.
Взошедшие на эстраду ученые-теологи конфузились, а один вдруг махнул рукой и,
соскочив прямо вниз мимо лестницы, прихрамывая, побежал к профессору Паули и
оставшемуся при нем меньшинству. Тот поднял голову и, вставши с каким-то
неопределенным движением, пошел мимо опустевших скамей, сопровождаемый
устоявшими единоверцами, и подсел с ними ближе к старцу Иоанну и папе Петру с
их кружками.
Значительное большинство собора, и в том числе почти вся иерархия Востока и
Запада, находилось на эстраде. Внизу оставались только три сблизившиеся между
собой кучки людей, жавшихся около старца Иоанна, папы Петра и профессора
Паули.
Грустным тоном обратился к ним император: "Что еще могу я сделать для вас?
Странные люди! Чего вы от меня хотите? Я не знаю. Скажите же мне сами, вы,
христиане, покинутые большинством своих братьев и вождей, осужденные
народным чувством: что всего дороже для вас в христианстве?"
Тут, как белая свеча, поднялся старец Иоанн и кротко отвечал: "Великий государь!
Всего дороже для нас в христианстве сам Христос, - Он Сам, а от Него все, ибо мы
знаем, что в Нем обитает вся полнота Божества телесно. Но и от тебя, государь, мы
готовы принять всякое благо, если только в щедрой руке твоей опознаем святую
руку Христову. И на вопрос твой: что можешь сделать для нас, - вот наш прямой
ответ: исповедуй здесь теперь перед нами Иисуса Христа Сына Божия, во плоти
пришедшего, воскресшего и паки грядущего, - исповедуй Его, и мы с любовью
примем тебя как истинного предтечу Его второго славного пришествия".
Он замолчал и уставился взором в лицо императора. С тем делалось что-то недоброе.
Внутри его поднялась такая же адская буря, как та, что он испытал в ту роковую
ночь. Он совершенно потерял внутреннее равновесие, и все его мысли
сосредоточились на том, чтобы не лишиться и наружного самообладания и не
выдать себя прежде времени. Он делал нечеловеческие усилия, чтобы не броситься
с диким воплем на говорившего и не начать грызть его зубами. Вдруг он услышал
знакомый нездешний голос: "Молчи и ничего не бойся". Он молчал. Только
помертвевшее и потемневшее лицо его все перекосилось, и из глаз вылетали
искры. ...

На мой взгляд научная фантастика, пускай преследующая раскрытие христианских ценностей, все же та область деятельности, которая носит сугубо светский характер.